Давно война лихая отгремела.
Но ты живешь далеким майским днем.
Ты словно в этот день окаменела,
Когда тебе вручили весть о нем.
Вручили не солдатский треугольник,
А страшный лист. Граненая печать.
В глазах стемнело. Сердце сжалось больно.
Но не могла ты даже закричать.
Ты шла, ногами ватными ступая.
Зашла домой, платок роняя с плеч...
В конце войны, весной, в начале мая
Беда тебя сумела подстеречь.
Ты головой не билась, не кричала.
И только долго-долго у окна
Сидела, горбясь, тяжело молчала
И не могла поверить, что одна.
Одна. Одна? А пятеро детишек...
Самой всего лишь тридцать. Молода.
Любимый мертв. Тебя он не услышит.
И не придет уж больше никогда.
Но ты живешь далеким майским днем.
Ты словно в этот день окаменела,
Когда тебе вручили весть о нем.
Вручили не солдатский треугольник,
А страшный лист. Граненая печать.
В глазах стемнело. Сердце сжалось больно.
Но не могла ты даже закричать.
Ты шла, ногами ватными ступая.
Зашла домой, платок роняя с плеч...
В конце войны, весной, в начале мая
Беда тебя сумела подстеречь.
Ты головой не билась, не кричала.
И только долго-долго у окна
Сидела, горбясь, тяжело молчала
И не могла поверить, что одна.
Одна. Одна? А пятеро детишек...
Самой всего лишь тридцать. Молода.
Любимый мертв. Тебя он не услышит.
И не придет уж больше никогда.