♫ Корабль конвоя /Александр Розенбаум/

Впереди океан...

Командир мой спокоен -
Безрассудство и риск у него не в чести.
Позади караван.
Я - корабль конвоя,
И обязан свой транспорт домой довести.
А мне тесно в строю, и мне хочется боя,
Я от бака* до юта* в лихорадке дрожу.
Но приказ есть приказ: я - корабль конвоя.
Это значит, себе я не принадлежу.

Третьи сутки идем.
Солнце палубу греет.
Не поход боевой, а шикарный круиз.
И расслабился транспорт, навалился на леер*,
Что с гражданских возьмешь? Только я не турист.
Я-то знаю, чего тишина эта стоит,
Я готов каждый миг опознать их дозор.
Аппараты на "товсь!", я - корабль конвоя,
Я-то знаю, что значит, подставить свой борт.

Гарнизоны флота /Игнатий Белозерцев/

Зелень волн, базальтовые сопки,
Синий воздух, белых чаек крик.
По фиордам черные подлодки,
Как киты, уткнулись в материк.

Строй домов.
                       Дымит труба котельной.
Пронесется ягодный сезон,
И опять зима метлой метельной
Заметает дальний гарнизон.

Два главных цвета /Григорий Поженян/

Есть у моря свои законы,
есть у моря свои повадки.
Море может быть то зеленым
с белым гребнем на резкой
                                         складке,
то без гребня - свинцово-сизым
с мелкой рябью волны гусиной.
Просто светлым
                            и просто синим,
чуть колышимым легким
                                         бризом.

Море может быть голубое.
И порою в дневном дозоре
глянешь за борт -
                             и под тобою
то ли небо, а то ли море.

Но бывает оно и черным,
черным, мечущимся, покатым,
неумолчным и непокорным,
поднимающимся, горбатым,
в белых ямах, в ползучих
                                       кручах,
переливчатых, неминучих,
распадающихся на глыбы,
в светлых полосах мертвой зыби.

Высота 947 /Виталий Иванов/

Чечня, февраль, Харсеной,

2000-й год и надежды...
И снова неравный бой,
И черная смерть из бездны.

Вас было всего тридцать пять -
"Ночные тени спецназа"...
Но "чехи"* пошли опять,
Волна за волной, и все сразу.

Птица в окне /Станислав Золотцев/

Когда в окно стучится птица -
открой окно, впусти ее.
Иначе страшное случится,
и чье-то кончится житье.
Я не открыл окно однажды -
к отъезду вещи собирал.
А в этот миг - от ран, от жажды
мой друг в пустыне умирал.

Он умирал - она стучалась.
Дрожали крылья - кровь текла.
И канонада не кончалась.
И раздавался звон стекла.
И остывал комок свинцовый,
навылет грудь его проткнув.
И остывал мой друг. И снова
стекло царапал птичий клюв.

Перебирай кизиловые четки /Юрий Беридзе/

Перебирай кизиловые четки, поглядывай, как пишут облака
на ледяных алмазах-самородках, что на вершинах царствуют века,
и смотрят в неуютные ущелья, где смерть порою длительней, чем жизнь...
О, как же отвратительно похмелье, когда питье настояно на лжи!

Здесь, в вышине, не так уж безмятежно... На горных тропах сгинешь без труда...
Но здесь поныне, как и было прежде, в ключах бурлит кристальная вода,
без подлой мути... Без смертельной гари, осевшей на душе и на руках
уже не человека - просто твари, оставившей Аллаха в дураках...

А что Аллах? Его знаменья зыбки, он сам далек - подальше, чем амир,
что щерится всезнающей улыбкой, уверенно командуя в эфир,
и цели назначает правоверным, ссылаясь на Аллаха и джихад,
и учит, что в святой борьбе со скверной опора - безотказный автомат...

Ты помнишь, друг? /Анатолий Гончар/

Ты помнишь, друг, свой первый бой?  
Кровавая заря,  
Душман, упавший пред тобой...  
Неужто, правда, зря  

Мы грязь месили в кишлаках  
Средь виноградных лоз?  
Баграм, Кундуз и Лашкаргах,
Пустынь ночной мороз.

Такая нами выбрана дорога /Сергей Павлов/

Такая нами выбрана дорога.
У каждого солдата свой Рейхстаг.
Друзья мои, не верящие в Бога,
Вы сами стали богами атак!

Нас не чужие поманили дали,
Нас только так и научили жить.
Мы лишь затем Россию покидали,
Чтобы ее сильнее полюбить.

Вулкан /Александр Анапкин/

Одиноко светят окна
В полуброшенных домах,
Вместо смеха и веселья
Поселились боль и страх.

Засыпают под разрывы,
Просыпаясь от стрельбы,
И никто узнать не в силах
Сложный путь своей судьбы.

Белый снег платком укроет
Склоны Терского хребта.
Жизнь уходит по минутам
Постоянно в никуда.

Говорят погибшие /Лев Озеров/

Говорят погибшие. Без точек.
И без запятых. Почти без слов.
Из концлагерей. Из одиночек.
Из горящих яростно домов.

Говорят погибшие. Тетради.
Письма. Завещанья. Дневники.
На кирпичной на шершавой глади
Росчерк торопящейся руки.

Гудит перестрелки ночной тетива /Павел Черкашин/

Гудит перестрелки ночной тетива,
Мчит пуль смертоносная свита,
Айвовая ветвь, что вчера расцвела,
Бездушным осколком убита.

Я снова куда-то спешу, как всегда /Леонид Молчанов/

Я снова куда-то спешу, как всегда,
Сквозь встречи, прощанья и споры,
А память несет меня снова туда,
Где к небу вздымаются горы.

Где пылью "афганец"*  закрыл небосвод
И солнце в зените пылает,
Где долго над взлетной кружит самолет
И веер ракет рассыпает.

Где горы берут гарнизоны в кольцо,
В молчанье недобром и жутком,
Где серым от пыли бывает лицо
И потом пропитана куртка.

Двойник /Виктор Верстаков/

Подарили хорошее фото:
с автоматом, в гористом краю
смотрит вдаль командир разведроты -
не встречались, а все ж узнаю.

Как и я, он большой и сутулый,
тот же взгляд, те же губы и нос.
Повернул на фотографа дуло -
то ли в шутку, а то ли всерьез.

Я растерян от вещего сходства,
я уверен, что он - это я,
уступаю ему первородство
своего и его бытия.

Баллада о сожженном вертолете /Тамара Бибулатова/

Пролетели дни, прошли недели,
Только мне набатом в сердце бьет
Тот, с детьми летевший из Ткварчели,
В воздухе сожженный вертолет.

Произносят траурные речи,
И рыданья, стоны сердце рвут,
Горе всем скалой легло на плечи,
А гробы плывут, плывут, плывут...

Иногда мне кажется ночами,
Когда боль таить не в силах я,
Что у моря в парке, над гробами,
Горестно рыдает Мать-Земля.

Ты боль моя, любимый Карабах /Лейла Бегим/

Ты боль моя, любимый Карабах...
Твои леса впитали запах крови,
И толки о тебе, увы, суровы...
Слова, как льдинки, стынут на губах...

Ты вдохновлял красою Натаван,
Бюль-Бюля, Гаджибекова, Вагифа.
Кто знал, что соловьи исчезнут... Грифы
Займут их место, заклевав кафан.

Кукушка /Сергей Овчаренко/

Целый день идём мы без привала,
Топь кругом да ржавая вода...
Тут кукушка вслед закуковала,
Начала отсчитывать года.

За полста намеряла плутовка,
Дальше, сбившись, бросил я считать,
Только полегчала вдруг винтовка,
Стало как-то веселей шагать.

♫ Памяти Игоря Ткаченко и всех летчиков, ушедших на последнее задание /Николай Анисимов/

Ну, вот и все, на новом месте службы.

Разбор полетов с главным, будь здоров.
И хоть я жил порой не так, как нужно,
Отправил все же к нашим. Но суров,
Здесь главный исключительно суров.

А встретили - зачет, на все пять баллов.
Кто был не на полетах - прибежал.
И даже сам Валерий Павлович Чкалов
При встрече крепко руку мне пожал,
Обнял и крепко руку мне пожал.

Но, главное, я снова здесь летаю,
Не ясно как - отсутствует металл...
Хоть крыльев за спиной не наблюдаю,
Летаю, сколько в жизни не летал.
Летаю, как при жизни не летал.

Здесь поздно в полете бывать осторожным,
На все виды допуски, даже на сложный,
И стали мы здесь не настолько безбожны...
Ведь нам уже можно, теперь уже можно

Летать без границ, нам открыты любые районы,
И небо сюрпризов для нас здесь уже не таит.
Но как же мне хочется выпить стакан тот граненый,
Что с хлебушком черствым у фото со мною стоит...

Помни /Юрий Беридзе/

День распорот на бинты, день на саваны распорот...
До могильной до плиты вспоминай ты этот город,
До скончанья бытия проклинающий тебя...

Помни днем и помни ночью, помни всей натурой волчьей,
Помни подлою душой этот город небольшой -

Кто побывал... /Андрей Рогожников/

Вкусившие смертей,
Кричащие ночами
Царапают людей
Бездонными глазами.

В тугом и злом бреду
Ослепшие без света,
Накликают беду
Просящие ответа.

Васильки /Виталий Иванов/

Им из боя не выйти,
А так хочется жить.
Обрываются нити,
Смерть над ними кружит.
И уходят ребята
Друг за другом в зенит,
Обрамляя закаты
В красный цвет и гранит.

Пулемет захлебнулся
От разрыва гранат,
Лейтенант улыбнулся
Мертвым взглядом в закат.
Он скучал так о сыне,
Перед боем – мечтал,
Но хлестнул по вершине
Смерти злобный оскал.

В небе - чёрном, высоком
Гаснет чья-то звезда,
И короткие фразы
В похоронках всегда.
Разлучают навеки,
Словно выстрел, слова.
На казённом конверте
Адрес прежний - Чечня.

Автографы войны /Олег Гринякин/

Я листаю рисунки - "автографы" бед и побед.
Пожелтела бумага со взглядом художника точным.
И ожившее прошлое (боже, прошло сколько лет!)
Догоняет меня телеграммой на бланке - "Сверхсрочно".

Догоняет в разрывах, которым не видно конца,
Хлещет острой, наотмашь, свинцовой разящей строкою.
До сих пор пламя лижет лениво остатки лица,
Догорая в культяпке, что раньше считалась рукою.

На Саланге /Ирина Морозова/

Восходящее солнце вдали освещает вершины,

И становятся розово-красными сразу они.
Снова вверх по Салангу* ползут, надрываясь, машины,
Увозя чью-то юность в военные, трудные дни.

В лобовое стекло навалился, свирепствуя, ветер,
И за тем поворотом обрыва ощерилась пасть,
Ничего нет дороже в израненном этом рассвете,
Кроме сердца машины, чтоб в этот оскал не попасть.

Город /Юрий Черкасский/

Квартал горел - там шел смертельный бой,
И дом наш бомбой вражеской расколот,
Но все же - как нас тянет этот город,
Где мы впервые встретились с тобой!

Там почернели худенькие клены,
Что мы растили, помнишь, у пруда,
И заросли и опустели склоны, -
Но все же - как мы тянемся туда!

Я - связная... /Юлия Друнина/

Я порою себя ощущаю связной
Между теми, кто жив,
И кто отнят войной.
И хотя пятилетки бегут,
Торопясь,
Все тесней эта связь,
Все прочней эта связь.

Я - связная.
Пусть грохот сражения стих:
Донесеньем из боя
Остался мой стих -
Из котлов окружений,
Пропастей поражений
И с великих плацдармов
Победных сражений.

Полмига /Павел Шубин/

Нет,
Не до седин,
Не до славы
Я век свой хотел бы продлить,
Мне б только до той вон канавы
Полмига, полшага прожить;

Прижаться к земле
И в лазури
Июльского ясного дня
Увидеть оскал амбразуры
И острые вспышки огня.

Разведке /Александр Орловский/

Мы были когда-то, мы были зачем-то,
Мы были кому-то нужны непременно,
Спина за спиною в обнимку с войною шагали.
Мы были не боги, нас звали тревоги,
И за БТРом пылили дороги,
Мы были командой, которую все уважали...

Родина смотрела на меня /Джек Алтаузен/

Я в дом вошел, темнело за окном,
Скрипели ставни, ветром дверь раскрыло, -
Дом был оставлен, пусто было в нем,
Но все о тех, кто жил здесь, говорило.

Валялся разный мусор на полу,
Мурлыкал кот на вспоротой подушке,
И разноцветной грудою в углу
Лежали мирно детские игрушки.

Грохочет тринадцатый день войны /Эдуард Асадов/

Грохочет тринадцатый день войны.
Ни ночью, ни днем передышки нету.
Вздымаются взрывы, слепят ракеты,
И нет ни секунды для тишины.

Как бьются ребята - представить страшно!
Кидаясь в двадцатый, тридцатый бой
За каждую хату, тропинку, пашню,
За каждый бугор, что до боли свой...

И нету ни фронта уже, ни тыла,
Стволов раскаленных не остудить!
Окопы - могилы... и вновь могилы...
Измучились вдрызг, на исходе силы,
И все-таки мужества не сломить.

Смерть друга /Константин Симонов/

Памяти Евгения Петрова

Неправда, друг не умирает,
Лишь рядом быть перестает.
Он кров с тобой не разделяет,
Из фляги из твоей не пьет.

В землянке, занесен метелью,
Застольной не поет с тобой
И рядом, под одной шинелью,
Не спит у печки жестяной.

Брестская крепость /Наталья Зимнева/

Они не знали, не узнают точно:
Война идет иль взяты на испуг.
Не знают: вермахт здесь сосредоточил
Всю мощь свою, напротив, через Буг...

Вот новый Стикс, где жизнь в руках у смерти.
Меня пронзает вдруг какой-то ток:
Через столетье могут не поверить,
Что отдавали жизни за глоток.

Поминальная песня /Сергей Островой/

Я - Брест! Я стою обожженный.
Я бьюсь за солдатскую честь.
И нету, здесь нету сраженных,
Здесь только убитые есть.

Мой дом окружен и отрезан.
Мне трудно. Опять и опять.
И если не хватит железа -
Я буду камнями стрелять.

Сквозь смертную эту свирепость,
Сквозь гиблую бурю огня:

Я - Крепость!
Я - Крепость!
Я - Крепость!
Потомок, ты слышишь меня?!