Москва под ударом /Николай Асеев/

Москва под ударом, и малым, и старым
Тревога и гнев всколыхнули сердца.
Лишь весть пролетела - Москва под ударом,
Двойною бронёй одевая сердца.

По русским, грузинам, узбекам, татарам
Взметнулось как гневное пламя в костре:
Москва под ударом, Москва под ударом,
На помощь, на выручку старшей сестре!

Военная ночь /Павел Антокольский/

Ещё раз враги попытались пробиться

Сквозь тучи на нашу родную Москву.

Прожжённая сволочь, берлинский убийца

Готовился к факельному торжеству.

Стервятники, жёсткие перья топорща,

Кружились вьюном всю короткую ночь,

Несли нам огонь, и погибель, и порчу,

Но наши зенитки швырнули их прочь.

Немало, немало их, клювы разинув,

Зарылось в росу подмосковной травы, -

На миг полыхнули горящим бензином,

И вот они - сломаны, сбиты, мертвы.

Командир взвода /Владимир Силкин/

Мы возвращались с блокпоста.
Стояла тихая погода.
И жизнь, как с чистого листа,
Прожить готовился комвзвода.

Солдатом он прошёл Чечню,
Но не устал от службы ратной,
За Родину и за родню
Готов и на Кавказ обратно.

♫ Прости, мама... /Юрий Беридзе/

И что же от меня осталось?

Один упрямый взгляд вприщур...

Я вижу мамину усталость,

но путь домой не отыщу -

я безвозвратной стал потерей,

и фото выцвело моё,

а мама смотрит - и не верит,

что я ушёл в небытиё...

Прости меня, прости, родная...

За одинокие года...

За то, что я, ушедший в мае,

не возвратился никогда...

Воспоминание о пехоте /Александр Межиров/

Пули, которые посланы мной,
не возвращаются из полёта,
очереди пулёмета
режут под корень траву.
Я сплю, положив под голову
Синявинские болота,
а ноги мои упираются
в Ладогу и в Неву.

Я подымаю веки,

лежу усталый и заспанный,
слежу за костром неярким,
ловлю исчезающий зной.
И, когда я
поворачиваюсь
с правого бока на спину,
Синявинские болота
хлюпают подо мной.

А когда я встаю

и делаю шаг в атаку, -
ветер боя летит
и свистит у меня в ушах,
и пятится фронт,
и катится гром к Рейхстагу,
когда я делаю
свой
второй
шаг.

Игра в войну /Владимир Сурнин/

Мы играли в войну.

Ну а как же иначе?

Наше племя росло

На солдатских руках.

Мы держали штыки

На ладонях горячих,

И героев любили

В кино и в стихах.

Вместе с ними лежали

Мы в чёрных окопах.

И над нами ревела

Свинцовая рать.

Было здорово мнимого

Фрица ухлопать,

Но никто не хотел

И шутя умирать.

Скрипун /Юрий Белаш/

Истошным скрипом душу обжигая -
как будто кто гвоздём стекло скребёт, -
из-за высотки бешено играет
немецкий шестиствольный миномёт.

И продолженьем скрежета и визга,
дыхание не дав перевести,
уже над нами, где-то очень близко,
шестёрка мин метровых шелестит.

И вдавливает в землю, и вжимает
стремительно спускающийся вой,
и взрывы - как чечётку выбивают
железом на булыжной мостовой.

Баллада о комбате /Юрий Почитаев/

Не может доблесть потускнеть - в любой эпохе!

Её свершение начертано Судьбой,

Пусть в рассуждениях присутствуют подвохи,

Но главный в подвиге один всегда - герой!

"Восточный вал" считали немцы неприступным:

Высок холмистый правый берег у Днепра,

Укрепрайон соорудили недоступным,

Да и река здесь так раздольна и быстра.

Для батальона - лишь стемнеет, в двадцать-тридцать,

Задача ставилась предельно коротка:

Им предстояло переплыть и закрепиться,

Чтоб обеспечить наступление полка.

♫ Одинокие ноты /Виктор Верстаков/

Офицерский романс -
                             жёлтый лист на погоне,
хрипловатый напев неизвестной войны,
и чужие глаза, и родные ладони,
батальонная явь, гарнизонные сны.

С восемнадцати лет под военные марши

мы служили, и жили, и верили в них.
Офицерский романс - он для тех,
                                                 кто постарше,
он для тех, кто случайно остался в живых.

Чернецу Александру Пересвету /Андрей Андреев/

Полвека Господь сберегал тебя в дюжине битв,

Чтоб в эту минуту ты смог принять брошенный вызов,

И жалом копья, словно пламенным жаром молитв,

Свободы лицо проявить из-под траурной ризы.

Кто ведал, скажи, что, покинув ряды чернецом

И встав одиноко, казалось, пред всем вражьим строем,

Навечно останешься русской земли храбрецом,

Поборником зла, святым воином Божьим, героем?

Взволнованно вздрогнула грозная рать за спиной,

И замер, всмотревшись в тебя, поединщик-татарин.

И каждый из тех, кто робел принять вызов на бой,

Душой и очами приник к твоей схиме, боярин.

Дружба /Леонид Хаустов/

Так эта память горяча,
Что ею и обжечься можно...
...Его я вынес на плечах
В тылы канавой придорожной.

От крови мой рукав намок.
Легли, в траву зарывши лица,
Он даже и стонать не мог,
Да что стонать - пошевелиться!

Кукла в яркой распашонке /Владимир Литвишко/

Кукла в яркой распашонке -

девочек мечта -

от дороги, чуть в сторонке.

Здесь боёв места.

Кроха, маленького роста.

Взрослым куча дел.

Поднимать нельзя - так просто,

как бы ни хотел. 

Притягательное манит.

Разве устоишь?

Взрыв... В глазах всё, как в тумане...

Вновь спустилась тишь...

Вот и осень в горах /Николай Мамедов/

Вот и осень в горах...
Поразмыло дороги...
Снова в жидкой грязи,
как весной, вязнут ноги.

Хмурит небо весь день,
дождь с утра зарядил,
и неспешно заходит
на круг "крокодил".*

Перевалы молчат,

тропы все на замке,
вновь вода всё размыла
на грешной земле.

На пять месяцев тишь,
и почти нет войны.
Утром будит, как прежде,
нас крик старшины.

На зарядку, на завтрак
и дальше - по плану...
От безделия ноют
забытые раны.

Мы устали от скуки,

нас тянет туда,
где студеная плещет
в Аргуне* вода,

где в ущелье фиалки

на склонах растут,
где война щедро платит
за ратный наш труд.

"Дембельский" альбом /Николай Кирженко/

Заветный "дембельский" альбом,

Он всем нам дорог, пацаны, -

Вся служба воинская в нем.

Давай же вместе с ним вернем

Два года службы и войны.

На черно-белых фотоснимках -

Моих друзей родные лица.

Давно уже расстался с ними,

Но мне Афган всё снится, снится...

Вся память - на твоих страницах.

Слова прощальные комбата:

"Такое уж не повторится..."

Но вновь забиты медсанбаты,

И скорбь глубокая на лицах -

В твоих, альбом, в твоих страницах.

Площадь Героев /Наталья Сафоничева/

На площади Героев тишина,
Тревожат кроны ветерка порывы.
Давным-давно закончилась война,
Но всё ещё слышны её разрывы.

Те самые, что душу теребят
И в памяти людской звучат набатом.
Как голоса погибших, говорят
Со мной Новороссийские куранты.

Строга, чеканна поступь караула,
Что память чтит у Вечного огня.
И тот огонь норд-остом не задуло,
Ведь это пламя в сердце у меня.

Парковая магистраль /Геннадий Гитман/

От моря берёт разбег,

Вонзаясь в горную даль,

Новороссийский проспект -

Парковая магистраль.

Зовут магистраль заслуженно -

Сурово: дорогой мужества,

И ласково: жемчужиной.

С ней по-хорошему дружен.

Люблю и радость, и грусть

Её изумрудных кружев.

Люблю её красоту.

Помню, как она начиналась

В послевоенном году

И чудом многим казалась.

Руины торчали вокруг...

И вот на месте развалин

Возникли не сразу, не вдруг

Контуры магистрали.

Сначала из тела её

Осколки войны извлекали,

Потом лечили её,

Сердцем отогревали...

Ленинградская осень /Ольга Берггольц/

Ненастный вечер, тихий и холодный.
Мельчайший дождик сыплется впотьмах.
Прямой-прямой пустой Международный
в огромных новых нежилых домах.
Тяжёлый свет артиллерийских вспышек
то озаряет контуры колонн,
то статуи, стоящие на крышах,
то барельеф из каменных знамён
и стены - сплошь в пробоинах снарядов...
А на проспекте - кучка горожан:
трамвая ждут у ржавой баррикады,
ботву и доски бережно держа.
Вот женщина стоит с доской в объятьях;
угрюмо сомкнуты её уста,
доска в гвоздях - как будто часть распятья,
большой обломок русского креста.
Трамвая нет. Опять не дали тока,
а может быть, разрушил путь снаряд...
Опять пешком до центра - как далёко!
Пошли... Идут - и тихо говорят.

О том, что вот - попался дом проклятый,
стоит - хоть бомбой дерево ломай.
Спокойно люди жили здесь когда-то,
надолго строили себе дома.
А мы... Поёжились и замолчали,
разбомбленное зданье обходя.
Прямой проспект, пустой-пустой, печальный,
и граждане под сеткою дождя.

Так похоже /Александр Сидоровнин/

Опять новостями хлестнуло по нервам,

Внезапно ты стал - рядовой.

И кажется, снова идёт сорок первый,

А может быть, сорок второй.

И пусть называется то по-другому,

Но те же опять города.

Пусть пули свистят чуть повыше в полтона,

Но смерть, словно в те же года.

Не зря говорят, что история кругом,

Всё время к началу идёт.

И снова окно закрывают с испугом,

И где-то строчит пулемёт.

Мгновение /Галина Зеленкина/

Осенний день от непогоды выстыл,
судьба, как снайпер, целится в висок.
И друг упал, опережая выстрел,
неловко так упал, наискосок.

Щекой прижавшись к полевой ромашке

и с грустью вспоминая о былом,
лежал он молча, в клетчатой рубашке,
и ангел прикрывал его крылом.

Но, испугавшись ангельского рвенья,
судьба, что не стреляет наугад,
решила дать отсрочку на мгновенье,
что нам дороже всяческих наград.

В День танкиста /Александр Ветров/

День Танкиста сейчас отмечая,

Зная то, что неведомо нам,

Ты сидишь не за чашечкой чая,

А налив фронтовые сто грамм.

Память в прошлое снова уводит,

На клочки растащив тишину.

Может, рад бы забыть - не выходит.

И ты вновь вспоминаешь войну.

Всё, чем жил и что видел когда-то,

Как осколки секли по броне,

Как из жизни уходят ребята,

Погибая в дыму и огне.

И захочется снова напиться,

Но прошу тебя, друг, не спеши.

Не пришло ещё время забыться

Для твоей одинокой души.

Были горечь утрат и разлуки,

Кровь и боль, и горячий свинец.

И врачей наших опытных руки,

Что спасали не раз, наконец.

Этот день - важный повод для встречи

Мужиков, с кем служить довелось.

Пусть безжалостно время - не лечит,

Только память пронзает насквозь.

Бабье лето /Ион Деген/

Как трудно обстановку оценить
Солдату, что становится поэтом,
Когда за танком вьётся бабье лето,
Когда горит серебряная нить,
Как дивный хвост приснившейся кометы,

И думаешь, что завтра, может быть,

Ты не увидишь нежной паутины,
Кровавых ягод зябнущей калины,
Что экипажу остается жить
До первого снаряда или мины...

Я так хочу, чтоб этот ад утих.
Чтоб от чумы очистилась планета,
Чтоб в тишине теплилось бабье лето,
Чтобы снаряды не врывались в стих,
Чтобы рождались не в бою поэты.

Прощание /Анатолий Гончар/

Ночь явилась. 

                         Красками заката

едва теплил на холме лесок.

То ли сом плеснул у переката,

то ли отзвук... взрыва?..

                                         ...На часок

я к реке приехал.

                              Любовался

волнами под золотом зари...

Час прошёл... другой... Я оставался...

Вот уже мелькали фонари,

а за холм упавшее Ярило*,

кровью заливая небосвод,

вдруг лучом зелёным посветило

напоследок...

                         И потухло...

                                                 Вот

засверкала россыпь самоцветов -

звёздный рой на небе, на реке.

И тоской ненайденных ответов

волчий вой раздался вдалеке.

Бородино /Виктор Коростышевский/

На просторах Руси много ратных полей,
Где горела земля под ногами врагов.
Не забудет Россия своих сыновей,
Кто за Родину-мать умереть был готов.

Бородино -
В нём слышно эхо битв.
Бородино -
День чести и молитв.
Бородино -
Пощады не моля,
Священной стала русская земля.

На московском огне закалялся булат,
Ополченцы сменили соху на ружьё.
Враг в смятенье бежит из кремлевских палат,
И над ним черной стаей кружит вороньё.

Ленинградская ночь!.. /Николай Браун (старший)/

Ложится ночь на крыши Ленинграда.

В провалах туч давно померк закат.

Вдали гремит орудий канонада.

Дрожит от вспышек ночь. Враги не спят.

И город весь, до края погруженный

В кромешный мрак, не спит, гудит, живет,

Как будто лагерь, сплошь вооруженный,

Как будто он сигнала к бою ждет.

И зорко с крыш следят сторожевые:

Над головой - тяжелый полог туч,

Вдали - орудий вспышки искровые,

Внизу - трамваев тусклый синий луч.

Едва заметной черной вереницей

По мостовой, гремя, пройдет отряд, -

Туда, на фронт, за этот город биться,

За близкий сердцу, кровный Ленинград.

Афганская метель /Олег Кашицин/

Афганская метель, она нас закружила,
Афганская метель с собою увлекла.
Афганская метель виски запорошила,
Афганская метель - песчаная пурга.

Я до сих пор не здесь, а где-то там, в Пандшере,*
Кругом чужой песок. В неведомой земле
Нас атакуют вновь, и вновь я вместе с теми
Кто, выжить не сумев, погиб в чужой земле.

Я снова вижу "цинк", ушедший грузом "200",

И "Чёрные тюльпаны" взмывают в облака.*
От злости стынет кровь, ищу я в перекрестии
Прицела среди скал заклятого врага.

Смертельной батарее Петропавловска /Андрей Андреев/

Семь тысяч вёрст до Смольного собора -

И кабельтов* до борта корабля.

Огонь бушует, налетая с моря,

Но под ногами - русская земля!

Граница пролегла по батарее,

По душам и пылающим сердцам.

Орёл двуглавый гордо в небе реет,

Решимость придавая храбрецам.

Бессильна иноземная эскадра

Приблизится к камчатским берегам

И страшным ливнем густо мечет ядра

По сопкам и защитникам-стрелкам.

Осенний прилёт /Ирина Горбань/

Это не осень плачет,

Просто дожди идут.
Кто же переиначит
Час в шестьдесят минут?

Стылость осенних будней
Шлёпает по пятам,
Мысли не о простуде,
Мысли сегодня там,

Где по утрам прилёты,
По вечерам - война,
Где говорят трёхсотым,
Чья на крови вина.

Рубеж жизни /Владимир Данилюк/

Солдатам спецподразделений

А он солдат, такой же, как и все,

Кому хранить нас жребий выпадает.

Вот только кланяется реже он земле,

И потому намного чаще умирает!

Не оттого, что слишком горд и смел:

Виной всему, что иногда меж нами

И тем свинцом, что песню смерти спел,

Мог встать лишь он последними шагами...

Но может он к врагу своей спиной

Однажды повернуться, отступая...

До сердца пуле дальше по прямой,

Коль со спины, на шаг один - он это знает -

Когда к груди прижата чья-то жизнь,

И он - её последняя надежда...

Пусть будет меньше по солдатам нашим тризн,

Что нас хранят, как и хранили прежде.

Памяти событий в Беслане... /Анжела Демченко/

Захлебнулось сердце горькими слезами.

Леденящий стон и стиснутые зубы...

Умерли бы за детей мы сами,

Только бы не видеть эти трупы...

Свет не мил и в сердце - пепелище...

Каждая минута, как проклятье...

Молодая мама деток ищет

По сережкам... по кусочку платья...

Как забыть разрывов дикий грохот?

Как вернуть наивный взгляд сынишки?

Потерять родного - это плохо...

Схоронить полшколы - это слишком.

Порог /Катя Солдатенко/

И они пришли ко мне.
                                        Только теперь.

Никогда раньше -

                                  всё жалели меня, должно быть.

Не стирая с лиц ни кошмар, ни копоть,

у порога встали.

                             Открыли дверь.

В белый верх -

                          все по форме -

                                                       и черный низ.

Встала школа в каре.

                                       Суровая и немая.

"Ты иди - учи с сентября до мая.

Будет он черняв,

                              конопат,

                                               белобрыс.

Будет шустрым.

                            Будет застенчивым он.

Будет петь на уроке,

                                    спать

                                               и терять тетради.

Но тобою так бережно сбережён,

Добротой и миром миру отплатит.